О Пушкин, Пушкин! Кто тебя Учил пленять в стихах чудесных? Какой из жителей небесных, Тебя младенцем полюбя, Лелея, баял в колыбели? Лишь ты завидел белый свет, К тебе эроты прилетели И с лаской грации подсели... И музы, слышал я, совет Нарочно всей семьей держали И, кончив долгий спор, сказали: "Расти, резвись – и будь поэт!" И вырос ты, резвился вволю, И взрос с тобою дар богов: И вот, блажа беспечну долю, Поёшь ты радость и любовь, Поёшь утехи, наслажденья, И топот коней, гром сраженья, И чары ведьм и колдунов, И русских витязей забавы... Склонясь под дубы величавы, Лишь ты запел, младой певец, И добрый дух седой дубравы, Старинных дел, старинной славы Певцу младому вьет венец! И всё былое обновилось: Воскресла в песне старина, И песнь волшебного полна! И боязливая луна За облак дымный хоронилась И молча в песнь твою влюбилась.. Всё было слух и тишина: В пустыне эхо замолчало, Вниманье волны оковало, И мнилось, слышат берега! И в них русалка молодая Забыла витязя Рогдая, Родные воды – и в луга Бежит ласкать певца младого... Судьбы и времени седого Не бойся, молодой певец! Следы исчезнут поколений, Но жив талант, бессмертен гений!.. (Ф. Глинка, 1819) (Написано в связи с высылкой Пушкина из Петербурга и, как указал сам Ф. Глинка, «Стихи сии написаны за год перед сим, по прочтении двух первых песней «Руслана и Людмилы».)
Смерть поэта Погиб поэт! — невольник чести — Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один как прежде... и убит! Убит!.. К чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор, И жалкий лепет оправданья: Судьбы свершился приговор. Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар? Что ж? веселитесь...— Он мучений Последних вынести не мог: Угас как светоч дивный гений, Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно Навел удар... спасенья нет: Пустое сердце бьется ровно, В руке не дрогнул пистолет. И что за диво?.. из далека, Подобный сотням беглецов, На ловлю счастья и чинов Заброшен к нам по воле рока; Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог щадить он нашей славы; Не мог понять в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!..
И он убит — и взят могилой, Как тот певец, неведомый, но милый, Добыча ревности глухой, Воспетый им с такою чудной силой, Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной Вступил он в этот свет завистливый и душный Для сердца вольного и пламенных страстей? Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, Зачем поверил он словам и ласкам ложным, Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок — они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него: Но иглы тайные сурово Язвили славное чело; Отравлены его последние мгновенья Коварным шопотом насмешливых невежд, И умер он — с напрасной жаждой мщенья, С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен, Не раздаваться им опять Приют певца угрюм и тесен, И на устах его печать.
А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вам суд и правда — всё молчи!.. Но есть и божий суд, наперсники разврата! Есть грозный суд: он ждет; Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! (М. Лермонтов, 1837)
29-е января 1837 Из чьей руки свинец смертельный Поэту сердце растерзал? Кто сей божественный фиал Разрушил, как сосуд скудельный? Будь прав или виновен он Пред нашей правдою земною, Навек он высшею рукою В "цареубийцы" заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму Вдруг поглощенная со света, Мир, мир тебе, о тень поэта, Мир светлый праху твоему!.. Назло людскому суесловью Велик и свят был жребий твой!.. Ты был богов орган живой, Но с кровью в жилах... знойной кровью.
И сею кровью благородной Ты жажду чести утолил – И осененный опочил Хоругвью горести народной. Вражду твою пусть тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь... Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!..
(Ф. Тютчев)
Болдинская осень Везде холера, всюду карантины, И отпущенья вскорости не жди. А перед ним пространные картины И в скудных окнах долгие дожди.
Но почему-то сны его воздушны, И словно в детстве – бормотанье, вздор. И почему-то рифмы простодушны, И мысль ему любая не в укор.
Какая мудрость в каждом сочлененье Согласной с гласной! Есть ли в том корысть! И кто придумал это сочиненье! Какая это радость – перья грызть!
Быть, хоть ненадолго, с собой в согласье И поражаться своему уму! Кому б прочесть – Анисье иль Настасье? Ей-богу, Пушкин, все равно кому!
И за полночь пиши, и спи за полдень, И будь счастлив, и бормочи во сне! Благодаренье богу – ты свободен – В России, в Болдине, в карантине... (Д. Самойлов)
Пушкинскому дому
Имя Пушкинского Дома В Академии Наук! Звук понятный и знакомый, Не пустой для сердца звук!
Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость Вдохновляла в те года? Не твоя ли, Пушкин, радость Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый И родной для сердца звук — Имя Пушкинского Дома В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката Уходя в ночную тьму, С белой площади Сената Тихо кланяюсь ему. (А. Блок. Стихотворение написано накануне 84-й годовщины смерти Пушкина.)
К Пушкину Известно мне: доступен гений Для гласа искренних сердец. К тебе, возвышенный певец, Взываю с жаром песнопений. Рассей на миг восторг святой, Раздумье творческого духа И снисходительного слуха Младую музу удостой. Когда пророк свободы смелый, Тоской измученный поэт, Покинул мир осиротелый, Оставя славы жаркий свет И тень всемирный печали, Хвалебным громом прозвучали Твои стихи ему вослед. Ты дань принес увядшей силе И славе на его могиле Другое имя завещал. Ты тише, слаще воспевал У муз похищенного галла. Волнуясь песнею твоей, В груди восторженной моей Душа рвалась и трепетала. Но ты еще не доплатил Каменам долга вдохновенья: К хвалам оплаканных могил Прибавь веселые хваленья. Их ждет еще один певец: Он наш – жилец того же света, Давно блестит его венец; Но славы громкого привета Звучней, отрадней глас поэта. Наставник наш, наставник твой, Он кроется в стране мечтаний, В своей Германии родной. Досель хладеющие длани По струнам бегают порой, И перерывчатые звуки, Как после горестной разлуки Старинной дружбы милый глас, К знакомым думам клонят нас. Досель в нем сердце не остыло, И верь, он с радостью живой В приюте старости унылой Еще услышит голос твой, И, может быть, тобой плененный, Последним жаром вдохновенный, Ответно лебедь запоет И, к небу с песнию прощанья Стремя торжественный полет, В восторге дивного мечтанья Тебя, о Пушкин, назовет. (Д. Веневитинов, 1826)
Лес
(Посвящено памяти А. С. Пушкина) Что, дремучий лес, Призадумался, – Грустью тёмною Затуманился?
Что Бова-силач Заколдованный, С непокрытою Головой в бою, –
Ты стоишь – поник, И не ратуешь С мимолётною Тучей-бурею.
Густолиственный Твой зелёный шлем Буйный вихрь сорвал – И развеял в прах.
Плащ упал к ногам И рассыпался... Ты стоишь – поник, И не ратуешь.
Где ж девалася Речь высокая, Сила гордая, Доблесть царская?
У тебя ль, было, В ночь безмолвную Заливная песнь Соловьиная...
У тебя ль, было, Дни – роскошество, – Друг и недруг твой Прохлаждаются...
У тебя ль, было, Поздно вечером Грозно с бурею Разговор пойдёт;
Распахнёт она Тучу чёрную, Обоймёт тебя Ветром-холодом.
И ты молвишь ей Шумным голосом: «Вороти назад! Держи около!»
Встрепенувшися, Разбушуешься: Только свист кругом, Голоса и гул...
Буря всплачется Лешим, ведьмою, – И несёт свои Тучи за море.
Где ж теперь твоя Мочь зелёная? Почернел ты весь, Затуманился...
Одичал, замолк... Только в непогодь Воешь жалобу На безвременье.
Так-то, тёмный лес, Богатырь-Бова! Ты всю жизнь свою Маял битвами.
Не осилили Тебя сильные, Так дорезала Осень чёрная.
Знать, во время сна К безоружному Силы вражие Понахлынули.
С богатырских плеч Сняли голову – Не большой горой, А соломинкой... (А. Кольцов, 1837)
Пушкину Мечтая о могучем даре Того, кто русской стал судьбой, Стою я на Тверском бульваре, Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый, В легендах ставший как туман, О Александр! Ты был повеса, Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы Не затемнили образ твой, И в бронзе выкованной славы Трясешь ты гордой головой.
А я стою, как пред причастьем, И говорю в ответ тебе: Я умер бы сейчас от счастья, Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье, Еще я долго буду петь... Чтоб и мое степное пенье Сумело бронзой прозвенеть.
(С. Есенин)
О Пушкине Словно зеркало русской стихии, Отслужив назначенье свое, Отразил он всю душу России! И погиб, отражая её... (Н. Рубцов)
Памятник юноше Пушкину Распахнув сюртук свой, на рассвете Он вдыхал все запахи земли. Перед ним играли наши дети, Липы торжествующе цвели.
Бабочки весенние порхали Над его курчавой головой. Светлая задумчивость печали Шла к нему, и был он как живой.
Вот таким с собою унесли мы И хранили в фронтовой семье Образ нам родной, неповторимый,— Юношу на бронзовой скамье.
И когда в дыму врага, в неволе Задыхался мирный городок, Ни один боец без тайной боли Вспомнить об оставшемся не мог.
Где теперь он? Что в плену с ним сталось? Может быть, распилен на куски? Увезен?.. И не глухая жалость — Злоба нам сжимала кулаки.
Пробил час наш. Мы пришли с боями. Смял врага неудержимый вал. В парке нас, где бушевало пламя, Встретил опустевший пьедестал.
Но легенд светлей иные были! Словно клад бесценный в глубь земли, Руки друга памятник зарыли И от поруганья сберегли. . . . . . . . . . . . . . . . . Мы копали бережно, не скоро, Только грудь вздымалась горячо. Вот он! Под лопатою сапера Показалось смуглое плечо.
Голова с веселыми кудрями, Светлый лоб — и по сердцам людским, Словно солнце, пробежало пламя, Пушкин встал — и жив и невредим. (В. Рождественский, 1946 г.)
И Пушкин падает в голубоватый… …И Пушкин падает в голубоватый Колючий снег. Он знает — здесь конец… Недаром в кровь его влетел крылатый, Безжалостный и жалящий свинец. Кровь на рубахе… Полость меховая Откинута. Полозья дребезжат. Леса и снег и скука путевая, Возок уносится назад, назад… Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова То, что влюбленному забыть нельзя, — Рассыпанные кудри Гончаровой И тихие медовые глаза. Случайный ветер не разгонит скуку, В пустынной хвое замирает край… …Наёмника безжалостную руку Наводит на поэта Николай! Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса Следит — упорно, взведены ль курки, Глядят на узкий пистолет Дантеса Его тупые скользкие зрачки. И мне ли, выученному, как надо Писать стихи и из винтовки бить, Певца убийцам не найти награду, За кровь пролитую не отомстить? Я мстил за Пушкина под Перекопом, Я Пушкина через Урал пронёс, Я с Пушкиным шатался по окопам, Покрытый вшами, голоден и бос. И сердце колотилось безотчётно, И вольный пламень в сердце закипал, И в свисте пуль, за песней пулемётной Я вдохновенно Пушкина читал! Идут года дорогой неуклонной, Клокочет в сердце песенный порыв… …Цветёт весна — и Пушкин отомщённый Всё так же сладостно-вольнолюбив. (Э. Багрицкий, 1924)
Счастливчик Пушкин Александру Сергеичу хорошо! Ему прекрасно! Гудит мельничное колесо, боль угасла, баба щурится из избы, в небе – жаворонки, только десять минут езды до ближней ярмарки. У него ремесло – первый сорт, и перо остро... Он губаст и учен, как черт, и все ему просто: жил в Одессе, бывал в Крыму, ездил в карете, деньги в долг давали ему до самой смерти. Очень вежливы и тихи, делами замученные, жандармы его стихи на память заучивали! Даже царь приглашал его в дом, желая при этом потрепаться о том о сем с таким поэтом. Он красивых женщин любил любовью не чинной, и даже убит он был красивым мужчиной. Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной речки.
(Б. Окуджава)
Встреча Пушкина с Анной Керн А было это в день приезда. С ней говорил какой-то князь. "О боже! Как она прелестна!" – Подумал Пушкин, наклонясь.
Она ничуть не оробела. А он нахлынувший восторг Переводил в слова несмело. И вдруг нахмурился. И смолк.
Она, не подавая вида, К нему рванулась всей душой, Как будто впрямь была повинна В его задумчивости той.
– Что сочиняете вы ныне? Чем, Пушкин, поразите нас? – А он – как пилигрим в пустыне – Шел к роднику далеких глаз.
Ему хотелось ей в ладони Уткнуться. И смирить свой пыл. – Что сочиняю? Я... не помню. Увидел вас – И все забыл.
Она взглянула тихо, строго. И грустный шепот, словно крик: – Зачем вы так? Ну, ради Бога! Не омрачайте этот миг...
Ничто любви не предвещало. Полуулыбка. Полувзгляд. Но мы-то знаем – Здесь начало Тех строк, Что нас потом пленят.
И он смотрел завороженно Вслед уходившей красоте. А чьи-то дочери и жены Кружились в гулкой пустоте.
(А. Дементьев)
А мне приснился сон А мне приснился сон, Что Пушкин был спасён Сергеем Соболевским…. Его любимый друг С достоинством и блеском Дуэль расстроил вдруг. Дуэль не состоялась Остались боль да ярость Да шум великосветский, Что так ему постыл… К несчастью, Соболевский В тот год в Европах жил А мне приснился сон, Что Пушкин был спасён. Всё было очень просто: У Троицкого моста Он встретил Натали. Их экипажи встали. Она была в вуали – В серебряной пыли. Он вышел поклониться, Сказать – пускай не ждут. Могло всё измениться За несколько минут. К несчастью, Натали Была так близорука, Что, не узнав супруга, Растаяла вдали. А мне приснился сон, Что Пушкин был спасён… Под дуло пистолета, Не опуская глаз, Шагнул вперёд Данзас И заслонил поэта. И слышал только лес, Что говорил он другу… И опускает руку Несбывшийся Дантес. К несчастью, пленник чести Так поступить не смел. Остался он на месте, И выстрел прогремел. А мне приснился сон, Что Пушкин был спасён…
(А. Дементьев)
Глаголы Пушкина И впредь шуметь его глаголам По городам по всем, по селам, По всей родной земле шуметь, Будить к добру булат и медь, Бессмертным эхом кочевать, И жечь сердца, и врачевать.
(Е. Исаев)
Ай да Пушкин А он и вправду бесподобный гений, Неповторимый в просверках мгновений И незабвенный в памяти веков, – Таков вердикт всемирных языков.
И всё же, всё же, говоря по-русски, Он сам себе оценщик: "Ай да Пушкин!" И озорник на поприще амура. Он весь – душа и ум без перехмура.
(Е. Исаев)
Болдинская осень Вздыхает ветер. Штрихует степи Осенний дождик – он льет три дня... Седой, нахохленный, мудрый стрепет Глядит на всадника и коня. А мокрый всадник, коня пришпоря, Летит наметом по целине. И вот усадьба, и вот подворье, И тень, метнувшаяся в окне. Коня – в конюшню, а сам – к бумаге. Письмо невесте, письмо в Москву: "Вы зря разгневались, милый ангел, – Я здесь как узник в тюрьме живу. Без вас мне тучи весь мир закрыли, И каждый день безнадежно сер. Целую кончики ваших крыльев (Как даме сердца писал Вольтер). А под окном, словно верный витязь, Стоит на страже крепыш дубок... Так одиноко! Вы не сердитесь: Когда бы мог – был у ваших ног! Но путь закрыт госпожой Холерой... Бешусь, тоскую, схожу с ума. А небо серо, на сердце серо, Бред карантина – тюрьма, тюрьма..." Перо гусиное он отбросил, Припал лицом к холодку стекла... О злая Болдинская осень! Какою доброю ты была – Так много Вечности подарила, Так много русской земле дала!.. Густеют сумерки, как чернила, Сгребает листья ветров метла. С благоговеньем смотрю на степи, Где он на мокром коне скакал. И снова дождик, и снова стрепет – Седой, все помнящий аксакал.
(Ю. Друнина)
Есть в России святые места... 1 Есть в России святые места. Если друг тебя в горе кинет, Если вдруг на душе пустота, Ты пойди приложись к святыне. Поброди вдоль тригорских прудов, По Михайловским ласковым рощам Как бы ни был наш век суров, Там все сложное станет проще. И над Соротью голубой Вдруг обратно помчится время. Ты свою позабудешь боль, Обретешь ты второе зренье...
2 Какие только не случались были – Сравнится ль сказка с правдою иной?.. Тригорское, Михайловское были Всего лишь селами, разбитыми войной. И в тех аллеях, что для сердца святы, Там, где поэт бродить часами мог, Фельдфебель из Баварии впечатал Следы своих подкованных сапог... (Ю. Друнина)
Пушкин Кто знает, что такое слава! Какой ценой купил он право, Возможность или благодать Над всем так мудро и лукаво Шутить, таинственно молчать И ногу ножкой называть?..